Все, что здесь написано и показано, чистая правда.

Если будете копировать или цитировать,

соблюдайте порядочность.

Вл.Чепуров (Рига)

Стена

маленькая повесть из жизни

    Свист и рев полутысячи молодых глоток бушевал под потолком, шалил подвесками люстр и низвергался на компактную сцену конференц-зала Академии наук, на сутулые плечи и седые головы членов президиума.
  Стоящий возле трибуны энергичный мужчина лет сорока, усмиряя зал, поднял руку:
   -- И в заключение довожу до вашего сведения, что с завтрашнего дня на базе нашей Академии наук совместно с американским фондом Говарда создается Институт по изучению и использованию системы Бермудского треугольника как гидрокатапульты для выброса объектов гражданского назначения на околоземную орбиту.

   Усиленные динамиками слова взлетали над скамьями, что дыбились полукругом и полутысячей молодых лиц, выражающих веселый восторг.
   -- Все вакансии свободны за исключением должности директора. Это я. Прошу завтра ко мне в кабинет с заявлениями. В штат набираются сотрудники со степенью не ниже кандидатской и - подчеркиваю - не старше тридцати лет.

   Здесь выступающий выразительно поглядел на президиум.
   Президиум скептически усмехнулся, но за этим виделась растерянность. Низко упали брови Профессора - глаз не видно, сухая кожа собралась мелко у сжатых губ. Поднял бровь, глянул остро на выступающего, спросил:
   -- Значит, не старше тридцати?
   -- Да, -- резко прозвучало в ответ.
   Профессор встал с кресла и тяжело побрел к выходу.
   -- И последнее, -- выступающий вновь обратился к залу, -- Зарплаты будут американские.

   Снова рев восторга прокатился по залу. А докладчик легко сбежал по ступенькам в зал и сел на свое место. Товарищ в соседнем кресле кивнул на уходящего Профессора.
   -- Одним балластом меньше, -- отрубил оратор.
   -- Это же его тема...
   -- Так что же мне ждать, когда он умрет?.. Зайди завтра, оформим тебя замом по науке.

   Профессор в гардеробе сердито надевал толстое  с каракулевым воротником пальто. Гардеробщица, румяная старушка, весело отметила:
   -- Бушуют орлы! Ох и натворят они дел. А?
Профессор, не простившись, побрел к выходу.

Мокрые хлопья снега тяжело садились на черный камень брусчатки. 

  Профессор шел по улочкам Старой Риге. Прекрасное место. Пожалуй, единственное в городе, где можно услышать звук собственных шагов. Особенно в эту вечернюю пору, когда притихла деловая суета и зажглись желтые фонари. Но сейчас не до красот. Мысли, тяжелые, обидные, не оставляли Профессора. Он шел вдоль кривоватых зданий, не замечая темной готики и потертого средневековья.

   Так и забрел он в какой-то тупичок, вроде бы даже незнакомый. Огляделся, пошел обратно. А в ушах уже который раз звучало обидное "не старше тридцати лет". "американские зарплаты", и гул зала, одобрительный и какой-то здоровый внутренне...

В груди защемило. Профессор присел на пушку, вкопанную возле угла дома.
Хлопья снега были квадратными, а некоторые напоминали жирную запятую.

⁠   -- Чего грустим, папаша?
   Профессор вздрогнул, поднял глаза.
   Перед ним, пошатываясь, стоял пьяненький мужичок. В распахнутом пальто,  шарф непонятным образом держался на одном плече, без шапки. И улыбался.
   -- Закурить, конечно, нету? В таком возрасте уже не курят. Подвинься что-ли, -- пьяный дохнул перегаром.
   Люди нетрезвые вызывали у Профессора чувство омерзения. Он поднялся, чтобы уйти, но пьяный ухватил его за рукав.

⁠   -- Ты куда, папаша? А поговорить?!
   -- Оставьте меня в покое! Я сейчас полицию позову!

   -- Конечно... Ведь выметут из Академии на копеешную пенсию, и все, конец. Дети есть? Да ты садись, -- пьяный потянул Профессора за рукав, и тот, даже не осознавая неожиданного поворота беседы, примостился рядом с пьяницей на мокрой пушке.
   -- А ведь только вчера их с ложечки кормил, -- продолжал мужичок.
   -- Да, -- глухо отозвался профессор. -- И это так больно.
   -- О-о! -- мужичок назидательно поднял узловатый палец, затем полез в карман пальто, пошарил там, достал гремящий коробок спичек, вынул из коробка окурок и чиркнул спичкой.

⁠   Огонек осветил широкое лицо с очень гладкой кожей. Полуприкрытые прозрачными веками пламенели громадные голубые глаза.

   -- Что это у вас за табак? - потянул носом Профессор, -- Я, знаете ли, терпеть не могу дым, а тут...
   -- Да черт с ним, с треугольником, он все равно не работает... Ну, я пойду, -- мужичок поднялся и, неуверенно шаркая, направился в тупик.

⁠  Профессор глядел в сгорбленную спину и вдруг понял, что у него промокли туфли. Запятые на черной брусчатке уже не таяли, а собирались в рыхлые холмики. Шаркающие шаги пьяного зачастили, засучились на месте. Профессор поднял глаза. Пьяный топтался у стены в желтом круге фонарного света и, кажется, мочился.

Профессор вновь заглянул в тупик. Там никого не было. Глухая стена из валунов, дома с высоко поднятыми арочными окнами, никаких дверей - выйти отсюда незамеченным невозможно... А-а, вот там темное пятно, под стеной. Должно быть, пьяный упал, надо пойти помочь...
   Профессор приблизился к темному пятну. Это оказалось пальто. Где же хозяин?
   В груди снова кольнуло. Профессор тяжело оперся рукой о стену, и рука... провалилась. Вернее, как бы погрузилась в нечто тепловатое. Бурно  заколотилось сердце, пульс забился под горлом, дышать стало неимоверно тяжело. Он стоял и смотрел на свою руку, которая было видна только от плеча до середины рукава толстого ратинового пальто. Остальное было в СТЕНЕ.

   Профессор осторожно потянул руку. Она легко вышла из стены. Нормальная рука, его рука. Чуть холодно стало старческой ладони, но в остальном...
   Стало жарко. Расстегнув пальто, Профессор вытер со лба пот рукой... ТОЙ РУКОЙ!
   Дрожащие пальцы вновь коснулись булыжной поверхности и вошли в нее, не встретив сопротивления.
   Профессор отдернул руку, нагнулся и зачем-то поднял пальто пьяницы. Там где лежало пальто, у самой стены на талом снегу виднелся след. Вернее, пол-следа - виден был только отпечаток каблука. Носок был там, ЗА СТЕНОЙ...

   Стена шевельнулась. Профессор поднял голову и увидел плоское лицо с громадными голубыми глазами. Они смотрели на него в упор. ИЗ СТЕНЫ. Затем лицо исчезло.
   Понимая, что совершает безумие, Профессор шагнул в стену. И вошел в нее. Нечто густое, желеобразное липко охватило его со всех сторон, залепило нос, рот. Это нечто светилось зеленоватым светом, мутным, как бутылочное стекло.

   Бам-бам-бам. Загрохотало так, словно кто-то в тяжелых ботинках бежал по железной лестнице.

   Зеленое желе зашевелилось. Грудь сдавило до боли. Он застонал и сам испугался, до чего громко прозвучали эти стоны. Но удержаться не мог. Тело разламывалось на мелкие кусочки, и желе перетирало их.

   Свет лился чисто и холодно. Очень высоко чернело.., наверное, небо. Ночное небо, но совершенно без звезд. И где-то там терялась стена. Зеленоватая как бутылочное стекло.
   Рука легла на гладкую холодную поверхность. Молодая, сильная рука, запястье ее обжимала серебристая чешуя.

⁠   Профессор отдернул руку и с изумлением стал рассматривать ее. Это была не его рука, но она принадлежала его телу, она повиновалась ему, сжималась и разжималась послушно. И она была сильной. А эта чешуя! Она гладким комбинезоном покрывала все его тело. И на мускулистых ногах надеты серебристые высокие ботинки.

   Профессор встал. Зеленая стена отразила его высокую фигуру, и он увидел свое лицо. Пальцы нервно пробежали по лбу, щекам -- да, это было его лицо, но так он выглядел много лет тому...
   Снова послышался грохот тяжелых ботинок по железным ступеням.

   Профессор обернулся.

⁠   Под совершенно черным небом - или куполом? - до самого горизонта тянулась гладкая серебристая поверхность с рядами заклепок.

   --- Кто здесь? - голос Профессора, умноженный реверберацией, туго прокатился вдоль стены. -- Здесь есть кто-нибудь?
   Гул железных шагов замер.
   Профессор шагнул от стены. Шагнул неожиданно легко.
  

   Давно, ох как давно не ощущал он в себе столько силы. Сила буквально распирала его молодое - да-да, молодое! - здоровое тело. Профессор снова повернулся к стене, и зеленая гладь отразила его гибкую сильную фигуру. Громкое эхо ответило ему радостным смехом.

⁠   Железные шаги снова застучали, и Профессор обернулся:
   -- Здесь есть кто-нибудь?.. Эй!..

   Голос прокатился многократным отражением и погас. Только гладкая серебристая поверхность с ровными рядами заклепок. Вдали блеснуло что-то призывно. Профессор, не раздумывая, зашагал в ту сторону.

   Он шел.
   В серебристой поверхности открылась  круглая заслонка, и глаз, громадный, около полуметра в диаметре, проводил его взглядом. Затем открылась еще одна заслонка, затем следующая. Глаза провожали его и закрывали заслонки после того, как он проходил мимо.

⁠   Блестящая точка приблизилась настолько, что уже был различим овальный предмет, похожий на яйцо золотистого цвета. Профессор побежал, и он совсем не устал, когда оказался рядом.

   Это действительно было яйцо, но неимоверно больших размеров.

   Грохот железных шагов заставил профессора поднять глаза, а когда он снова поглядел на яйцо, оно было прозрачным. В капсуле свернувшись калачиком лежала женщина в черном с искрами комбинезоне. Волосы желтые, лица не видно.
   Он притронулся к капсуле. С тихим шепчущим звуком она распахнулась. Женщина была теплой. Повернула к нему лицо, приподнялась.

⁠   -- Марта! -- отпрянул Профессор.

   -- Здравствуй, дорогой. Я знала, что ты скоро придешь, и просила их оставить меня...
   -- Марта!.. Но ведь ты умерла... Боже, что я говорю. Здравствуй! Посмотри на меня! Это невероятно! Ты и я - мы молоды! -- он тесно прижал к себе жену, недоуменно заглянул в ее глаза -- Ты сказала "их"? Кого "их"?

⁠  -- Слушай, -- женщина слегка отстранилась, -- я хотела, сказать тебе, что гидрокатапульту нельзя использовать. Этому устройству уже несколько тысяч лет, механизм износился, кроме того появилась трещина в фундаменте из-за сдвига тектонических плит.
   -- Треугольник?-- удивился он. -- Откуда ты знаешь про треугольник? Ты уверена?
   -- О, я теперь все  знаю. И не забывай - я ведь тоже академик.

   Профессор нахмурился.
   -- Что тебя встревожило? -- спросила Марта.
   -- Надо сообщить в Академию о трещине. Они там собрались ее эксплуатировать. А это же грозит катастрофой.
   Женщина с улыбкой смотрела на него. Да, он все такой же, честный, справедливый, любимый.

   На улицу они выбрались из какого-то подвальчика в Старом Городе. Недалеко от того тупичка. Он - в потертых штанах и в наглухо застегнутой фланелевой рубахе, она - в битой молью шубейке. Так, два бомжа. Вернее, бомж с бомжихой.

   В сером дневном свете тупичок выглядел грязным и запущенным. Сейчас здесь толпился народ, стояла машина скорой помощи. Санитары сбычились от тяжести носилок. Порыв ветра отбросил край простыни, и они увидели, что на носилках лежит мертвый Профессор. Санитары принялись заталкивать носилки в машину. Двери громко лязгнули изношенным металлом..
 

   В нижнем фойе Академии возле гардероба стоял мольберт с портретом старого Профессора в траурном обрамлении, цветы, неяркий огонек свечи.
   Он остановился возде мольберта, поправил красную атласную ленточку, подмигнул портрету.

  Старушка-гардеробщица погрозила ему пальцем. Он подмигнул и ей, и мимо двери лифта бросился по лестнице наверх.

   У двери кабинета что-то оживленно обсуждала пятерка молодых людей с заявлениями в руках. На нечесанного и немытого Профессора не обратили внимания.

   Едва он распахнул двери кабинета, как давешний оратор встал с кресла, протянул руку для пожатия:
   --  Вижу-вижу, молодой энергичный. и, похоже, испытываете некоторые материальные затруднения. Давайте сюда заявление. Как насчет научной степени?

   Профессор протянутую руку не заметил, а с порога суховато сказал:
   -- Я пришел вас предупредить. Катапульта находится в аварийном состоянии. При запуске может произойти катастрофа.   
   -- Знаю-знаю, -- уверенно ответил оратор. -- Трещина в фундаменте. Американцы провели исследования и доложили. И уже есть техническое решение...
   Тут оратор насторожился: -- Откуда вам известна секретная информация?
   Профессор молчал. Оратор нажал кнопку селектора и скомандовал: -- Охрану ко мне в кабинет!
   -- Значит ты знал и ничего мне не сказал, -- через паузу констатировал Профессор.
   На лице оратора отразилась усиленная работа мысли, и наконец все это сменилось выражением откровенной враждебности. Он процедил:
   -- Пошел вон! Тебя больше нет! Ты умер!

   Аккуратно притворив двери, Профессор пошел к лестнице. Навстречу ему поднимались два охранника, они не обратили внимания на молодого аспиранта в наглухо застегнутой фланелевой рубахе.

   Внизу он снова остановился у мольберта. Гардеробщица поманила его и, достав с нижней полки раздутую синтепоном яркую куртку, протянула
   -- На, чай не лето. Забыл кто-то. Почти новая. Ты не смотри, что она женская, она теплая.
   Он благодарно поцеловал старушке руку, и, на ходу надевая куртку, вышел.
   На улице снова падал снег. Счастливая Марта ждала его возле чахлой клумбы.

   Вечер еще не наступил. Тупичок казался еще более грязным, чем днем. Только желтый свет фонаря, скупо отражаясь от потемневшего снега, освещал булыжную кладку и два дома с высоко поднятыми арочными окнами.
   Профессор подошел к стене и пощупал осторожно мокрые камни. Марта подошла, взяла его под руку, прижалась щекой к его плечу под синтепоном.
   -- Я знал, что вы придете.
   Они обернулись.
   Вчерашний пьяница стоял перед ними, чуть покачиваясь. Без шапки, в распахнутом пальто, шарф на одном плече. Под воротом расстегнутой рубашки блеснула полоска золотой чешуи. Громадные глаза излучали тепло и понимание.

   Марта засмеялась.

   -- Были в Академии, -- не то спросил, не то констатировал пьяница. -- Ну и как?
   Профессор развел руками. Марта снова засмеялась.
   -- Ну вот, -- подытожил пьяница, -- нашего полку прибыло. Пойдемте отсюда, не будем привлекать внимания. Я вам обязательно все расскажу.

   Три бомжа - один молодой, другой постарше и женщина с ними - в помятых одеждах, пошатываясь, побрели из тупичка, который заканчивался глухой стеной из булыжника.

    Конец

Вернуться в ЧИТАЛЬНЮ